Неточные совпадения
— И не говори уж лучше! — сказала Мари взволнованным
голосом. —
Человек только что вышел на свою дорогу и хочет говорить — вдруг его преследуют за это; и, наконец, что же ты такое сказал? Я не
дальше, как вчера, нарочно внимательно перечла оба твои сочинения, и в них, кроме правды, вопиющей и неотразимой правды — ничего нет!
И уже относились к драме этой как к чему-то
далекому, уверенно заглядывая в будущее, обсуждая приемы работы на завтра. Лица были утомлены, но мысли бодры, и, говоря о своем деле,
люди не скрывали недовольства собой. Нервно двигаясь на стуле, доктор, с усилием притупляя свой тонкий, острый
голос, говорил...
Зашли в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали в деревенском трактире; потом лазали на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них,
человек не выбранил их звонким и сильным
голосом; потом лежали, раскинувшись, на коротком сухом мохе желто-фиолетового цвета; потом пили пиво в другом трактире, потом бегали взапуски, прыгали на пари: кто
дальше?
Но и они также верят в бога и также молятся, и когда пароход пошел
дальше, то молодой господин в черном сюртуке с белым воротником на шее (ни за что не сказал бы, что это священник) встал посреди
людей, на носу, и громким
голосом стал молиться.
Когда пыль, поднятую этой толкотней, пронесло
дальше, к площади, знамя опять стояло неподвижно, а под знаменем встал
человек с открытой головой, длинными, откинутыми назад волосами и черными сверкающими глазами южанина. Он был невелик ростом, но возвышался над всею толпой, на своей платформе, и у него был удивительный
голос, сразу покрывший говор толпы. Это был мистер Чарльз Гомперс, знаменитый оратор рабочего союза.
Старик пошел. Песня замолкла. Послышались шаги и веселый говор. Немного погодя раздалась опять песня, но
дальше, и громкий
голос Ерошки присоединился к прежним
голосам. «Чтò за
люди, чтò за жизнь!» подумал Оленин, вздохнул и один вернулся в свою хату.
— Григорий Михайлович, — начала она, наконец,
голосом уже более спокойным и отошла еще
дальше от дорожки, по которой изредка проходили
люди… Литвинов в свою очередь последовал за ней.
Вдруг
далекие голоса заставили меня вскочить — шло несколько
человек, с какой стороны, — разобрать я еще не мог; наконец шум, становясь слышнее, стал раздаваться справа.
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я лежал и не мог проводить на погост дорогого
человека, а встал на ноги — первым делом пошёл на могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог в тоске. Звенит в памяти
голос его, оживают речи, а
человека, который бы ласковую руку на голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало чужое,
далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял за руку и поднимает. Гляжу — Титов.
— Ах, боже мой! — воскликнула она потом
голосом, исполненным радости и самой тонкой и
далекой прозорливости. — Ах, боже мой! — повторила она. — Совсем из головы вон! Нельзя ли напасть на Ферапонта Григорьича? Их
человек мне сказывал, что они отдают капитал в верные руки.
— Как ты это читаешь! — шепотом заговорил он. — На разные
голоса… Как живые все они… Апроська! Пила… дураки какие! Смешно мне было слушать… А
дальше что? Куда они поедут? Господи боже! Ведь это всё правда. Ведь это как есть настоящие
люди… всамделишные мужики… И совсем как живые и
голоса и рожи… Слушай, Максим! Посадим печь — читай
дальше!
И, заложив в карман одну руку и щелкнув пальцами другой, он зашагал
дальше. Пока он не скрылся за кустами орешника, Ольга Михайловна всё время смотрела ему в затылок и недоумевала. Откуда у тридцатичетырехлетнего
человека эта солидная, генеральская походка? Откуда тяжелая, красивая поступь? Откуда эта начальническая вибрация в
голосе, откуда все эти «что-с», «н-да-с» и «батенька»?
В дверях комнаты стояла толпа
людей с красными, возбуждёнными и потными физиономиями; за ней, где-то там, в комнате, по прежнему звучали стаканы и гудели пьяные
голоса, но они всё ослабевали, а толпа у дверей протискивалась
дальше в комнату.
Но чем дольше живет
человек, тем громче и громче говорит
голос души, и всё
дальше и
дальше расходятся желания тела и желания души.
— Господа! — снова возвысил
голос Полояров. — Господа! Я обращаюсь ко всем вам, ко всем честным
людям, у которых наше рабство не вышибло еще совести! Выслушайте меня, господа!.. Немецко-татарский деспотизм петербургского царизма дошел до maximum своего давления.
Дальше уже терпеть нельзя… невозможно — или надо задохнуться!
И в эту минуту прозвучал
далекий и чуждый
голос человека. Он становился все ближе, в нем звучала ласка. Это говорил Магнус. С усилием, содрогаясь от напряжения, Я старался услышать и понять слова, и вот что Я услышал...
Тэн был в эти годы
человеком лет сорока, скромной, я бы сказал, учительской наружности, так же скромно одет в черное, носил пенсне, говорил в начале лекции слабоватым
голосом, но
дальше все одушевлялся, и его дикция и самый язык делались живее, горячее и колоритнее.